Интервью с Тиллем для журнала "Playboy" (январь, 2006) "Мы перешли черту"
Rammstein - самая неоднозначная немецкая рок-группа. И самая успешная. Вокалист Тилль Линдеманн рассказывает о Провокации, Родине, темных сторонах своей души - и о том, почему он впервые чувствует себя счастливым.
Playboy: Rammstein - искусство?
Тилль: У группы есть моменты, которые стали искусством, стали бессмертными. Но вообще я бы сказал так: мы делаем развлекательную музыку.
Playboy: Так и планировалось?
Тилль: Изначально мы всего лишь хотели выделиться - экстремальной лирикой и экстремальной музыкой. Нас достало, что после падения Стены все другие группы из восточной Германии начали звучать как американская фолк-рок-музыка. Они копировали все подряд: звук, стрижки, татуировки. Мы хотели дать этим подражателям хорошую оплеуху.
Playboy: Ваша провокация хорошо рассчитана?
Тилль: Что сегодня можно назвать провокацией? Во времена Восточной Германии провокационным было идти по городу с полиэтиленовым пакетом с надписью "Издательство Акселя Шпрингера". Провокация – это обычно ответные меры, с которыми приходится сталкиваться. В индустрии развлечений разговаривать о провокации не имеет смысла.
Playboy: Но вы понимаете, что кому-то такая песня, как "Mein Teil", рассказывающая о каннибале из Роттенбурга, покажется провокационной? Вы поете "Heute treff ich einen Herrn/Der hat mich zum Fressen gern/Weiche Teile und auch harte/Stehen auf der Speisekarte/Den du bist, was du isst/Und ihr wisst, was es ist/Es ist mein Teil" (Сегодня я встречу человека / Который так любит меня, что готов съесть / мягкие и твердые части тела – в меню / Потому что ты то, что ты ешь / И ты знаешь, что это / Это мой прибор).
Тилль: Но мы же это не выдумали, это случилось на самом деле. Нам лично показалось бы слишком невероятным то, что один человек может зажарить член другого человека, а затем они вместе его съедят. Группе Pet Shop Boys, сделавшей ремикс, похоже, нравится эта песня.
Playboy: Rammstein уже много лет самая успешная немецкая группа в Германии и других странах. Какие струны вы задеваете?
Тилль: Мы обнажаем эмоции. Вы не найдете некрофилию и жестокое обращение с детьми в мейнстримовских песнях. Мы об этом поем, что и ужасает людей. И в то же время притягивает.
Playboy: И больше всего их смущает то, что вы поете об этом от первого лица. Почему?
Тилль: Так доходчивей. Задается определенное направление: я - каннибал, я – растлитель детей. По-моему, было бы трусостью говорить об этом в третьем лице и перекладывать всю ответственность на него.
Playboy: Во время турне по США к вам на концерты приходил американский шок-рокер Мэрилин Мэнсон?
Тилль: Мы с ним встречались несколько раз, да. Хороший тип. Он живет жизнью рок-звезды на 200 процентов, никогда не бывает без телохранителей, он даже моясь в душе чувствует себя рок-зведой. Это и его проклятье тоже. Я бы не хотел быть на его месте. Он вынужден постоянно украшать себя серебряными побрякушками, я же после концерта снимаю свои штаны и все.
Playboy: Разговаривая с вами, люди удивляются вашему мягкому голосу, который звучит абсолютно иначе, чем тот глубокий голос на альбомах.
Тилль: Это мой нормальный баритон. Когда я пою, то очень сильно напрягаю голосовые связки снизу. Делаю это непрофессионально, без какой-либо техники.
Playboy: Глубокий голос и раскатистое "Ррррр" – вот почему Rammstein звучат так злобно?
Тилль: Возможно. Я пою инстинктивно. Это очень глубинное чувство – громко и жестко вопить что-нибудь порочное, загорающееся в глубинах души. Ты это проживаешь и излечиваешь самого себя.
Playboy: И аудиторию тоже?
Тилль: Я искренне верю, что наша музыка и наши концерты – своеобразная помощь душе. Мы получаем много писем, в которых пишут, что мы - единственная группа, которая обращается к таким темам, как насилие и инцест. Люди пишут, что они попадали в похожую ситуацию, и благодарят нас за подобные песни. Сейчас нам пишут даже женщины, чего раньше никогда не было. В прошлом мы были больше похожи на мужскую сауну. Сегодня на концертах половина зрителей - женщины.
Playboy: Rammstein заменяют собой терапию?
Тилль: Есть много аспектов. Мы - более жёсткая версия шоу Дэвида Копперфильда. Отцы приводят своих сыновей, чтобы показать им большой фейерверк.
Playboy: На концертах Rammstein всегда была пиротехника?
Тилль: Да, с самого начала, даже в маленьких клубах. В клубах мы когда-то использовали горючую смесь в бутылках из-под кока-колы и выпускали её в воздух. Считанные секунды полыхал весь клуб.
Playboy: Огонь - ваша страсть?
Тилль: Вовсе нет, но я ненавижу, когда на меня глазеют на сцене. Раньше, бывало, во время гитарных соло я стоял как приклеенный к микрофону и думал, что должен сделать что-нибудь, иначе умру от одиночества и скуки. К счастью, один из моих друзей был пиротехником.
Playboy: Вы горите на сцене. Насколько это опасно?
Тилль: Я уже обжигал ногу, когда мои брюки начали гореть изнутри. Мое пальто сейчас настолько хорошо изолировано, что ничего не может случиться. Оно сделано из мясницкого фартука, состоящего из маленьких металлических пластин и изоляционной ткани толщиной 3 см. В нем без проблем можно продержаться в огне 4 минуты, прежде чем пламя достанет до кожи. После этого я полон адреналина. И чувствую себя потрясающе.
Playboy: И где наступает предел?
Тилль: Однажды зрители подумали, что я на самом деле горю. Мы сыграли несчастный случай, будто бы у меня загорелась нога. Клавишник Флаке подошёл с огнетушителем, но в нём был легковоспламеняющийся порошок. Я был охвачен пламенем, музыка остановилась, в зале зажегся свет. Я катался по полу, затем на помощь прибежали ассистенты с настоящими огнетушителями. Мы проделывали это на протяжении 20 концертов, но вынуждены были остановиться, так как фаны думали, что это слишком экстремально и жаловались в Интернете. Они были по-настоящему шокированы.
Playboy: Какой эффект вы бы хотели изобрести для своих шоу?
Тилль: Непрекращающийся ливень. Это так возбуждающе - выступать под дождём, мы делали это однажды для клипа, но на сцене это невозможно. Можно погибнуть от удара током.
Playboy: Почему вы так воинственно выглядите на сцене?
Тилль: Если бы мы исполняли хипповые песни на Wandergitarre (марка акустических гитар – прим. перев.), то выступали бы в штанах клеш и рубашках в подсолнух. Наши костюмы – это рама для картины, которую мы хотим нарисовать на сцене. Голые торсы и воинственная раскраска – часть этой идеи. Мы называем это OF (от Oberkörper frei - голый торс, то есть ГТ – прим. перев.). В гримёрке перед концертом мы спрашиваем друг друга: будет ли OF сегодня? Неа, что-то у меня много жиру, может, сделаю это на следующей неделе.
Playboy: Какой костюм был самый странный?
Тилль: Это было в маленьком захудалом клубе, где мы играли наши первые 3 концерта в Нью-Йорке. Клуб был переполнен, мы играли OF и в традиционных баварских кожаных штанах.
Playboy: Бесстрашно служа клише немецкого фольклора?
Тилль: Абсолютно. Там Германия - это Мерседес, квашеная капуста и кожаные штаны. После концерта 2 черных хип-хоппера подошли к нам и сказали: мы ненавидим это металлическое дерьмо, но вы, парни, - сила.
Playboy: Вы когда-нибудь выступали под наркотой?
Тилль: В прошлом - постоянно. Мы перепробовали все, кроме инъекций, все от косяков до кокаина. Это было своего рода соревнование: насколько группа экстремальна? Только эффекта ради.
Playboy: Почему вы бросили?
Тилль: С одной стороны, концерты стали слишком длинными. С другой стороны, тело стало подавать мне предупредительные сигналы. Когда мы записывались в Швеции, мне было тяжело преодолеть даже 2 лестничных пролёта, потому что я был полон сигарет, алкоголя и таблеток. Однажды возник крошечный белый флажок и показал мне: если я продолжу в таком же духе, то стану больным «нарком-синячком».
Playboy: Между тем у Rammstein есть такие именитые фаны, как Heino. (немецкая икона фолк-музыки - прим. перев.)
Тилль: Да, он недавно объявил себя фаном Rammstein. Ему понравилось наше альпинистское видео "Ohne Dich". Удо Хёргенс (знаменитый немецкий ветеран поп-музыки, родившийся в Австрии - прим. перев.) разговаривал с нами на вручении премий Echo и просил сфотографироваться с нами, так как он очень нас любит. Но кто знает, кто пожмет нашу руку завтра, когда успех пройдёт.
Playboy: Вы хотите быть любимыми?
Тилль: Любой ценой. Кто говорит «нет», лжёт.
Playboy: Кажется, за рубежом вас любят больше, чем в Германии.
Тилль: В других странах признание намного больше. Невероятно, когда в Париже, в Bercy, легендарном французском зале, 20.000 французов поют с тобой на немецком языке. На немецком! А ведь обычно французы не любят говорить на других языках. Я могу позволить себе сказать: мы - пионеры немецко-французской дружбы.
Playboy: Потому что французы произносят " Bück Dich " как " Bück disch"?
Тилль: Точно. Это очаровательно. В Мексике наши песни поют полностью, не только припев. Каждая строка на прекрасном немецком языке, несмотря на их ненависть к гринго и прогрессу. Я обожаю мексиканцев.
Playboy: В вашей новой песне "Benzin" и клипе к ней вы впервые иронизируете над собой.
Тилль: Она не имеет никакого отношения к иронии. Жажда бензина – это тоска по очень многим вещам. Но вы правы: в последнее время мы делаем очень много забавных клипов. Снова настало время для путешествий в темных водах.
Playboy: Как рождается Ваша лирика?
Тилль: В абсолютной тишине. Смотрю на природу. Ноутбук. Музыка всегда появляется раньше, и я обдумываю, какой текст ей подходит. Песня может быть о воде. Или об отвратительном парне, который болтается вокруг детского сада.
Playboy: На вашем новом альбоме "Rosenrot" есть песня о геях "Mann gegen Mann". Вероятно, вас начнут упрекать в гомофобии, не так ли?
Тилль: Возможно. При этом замысел был совершенно другим: зависть к этим парням, которые просто посмотрят друг на друга в клубе и уже идут зажиматься. Без этой идиотской эпопеи с цветами и тремя ужинами прежде, чем тебе позволят это сделать. У них всё намного проще, чем у гетеросексуалов. Геи только взглянут друг на друга – и у них уже быстрый и хороший секс. Я втайне надеюсь, что песня станет гимном в гей-клубах.
Playboy: Для клипа "Stripped" вы использовали сцены из фильма «Олимпия» Лени Рифеншталь. Сейчас вы бы сделали это?
Тилль: Нет. Потому что я устал слушать голословные обвинения в том, что мы – правая группа. Моя дочь - самое дорогое, что есть у меня в жизни - спросила меня тогда: скажи мне, ты играешь в нацистской группе? В тот момент я понял, что мы перешли черту. Это материализовалось.
Playboy: Ваша дочь - ваш единственный ребенок?
Тилль: У меня много детей.
Playboy: От скольких женщин?
Тилль: От многих.
Playboy: Почему эти отношения всегда заканчивались?
Тилль: Чувств не было, потому что я не готов был связывать себя обязательствами. Бросали всегда меня, и я всегда был от этого в шоке. Но каждый раз понимал: на самом деле она была права. Единственный положительный момент во всем этом тот, что всякий раз, когда меня бросали, боль давала мне невероятный творческий подъём.
Playboy: Были ли вы верным?
Тилль: Никогда. Я всегда думал, что должен натрахаться на годы вперед. Мало ли, может, наступят плохие времена. Это была чехарда из связей и отношений на одну ночь.
Playboy: То есть вы до сих пор один?
Тилль: Я встретил женщину, с которой хочу провести остаток своих дней. С тех пор как я с ней познакомился, больше нет необходимости бегать вокруг.
Playboy: Это плохо для ваших творческих порывов.
Тилль: Я думаю, что до сих пор сохранил в своей душе маленькую темную комнату. Когда мне нужно, я легко могу нырнуть в эту пучину.
Playboy: Какие воспоминания вы для этого используете?
Тилль: Желание умереть. Раньше мне было на все наплевать. Я думал, что не доживу до 50 лет. Но сейчас, встретив эту женщину, всё изменилось. Я действительно счастливый человек. Теперь я уже хочу постареть.
Playboy: Вам 42 года. Сколько лет вашей подруге?
Тилль: 28. Я не могу представить себе жизнь с женщиной одного со мной возраста.
Playboy: У вас почти был шанс представлять ГДР в качестве пловца на Олимпиаде 1980 года в Москве. Это правда, что вас исключили из команды потому, что во время соревнований во Флоренции вы улизнули из гостиницы?
Тилль: Я не хотел убегать, я всего лишь хотел посмотреть город. Автомобили, мотоциклы, девушек. Меня поймали и выгнали из команды, но я еще и не набрал проходных баллов.
Playboy: Это было плохо?
Тилль: Это было ужасно. Когда я был в команде, то проплывал по 30 км в день, каждый раз вставал в пять утра, а вечером падал в кровать без сил. А затем вдруг у меня оказалась куча времени, чтобы проводить его в дешевых кварталах, где мне пришлось начать драться, чтобы меня приняли за своего. И пить много шнапса, это тоже засчитывалось.
Playboy: Что Вы чувствуете, думая о ГДР?
Тилль: Что было до того, как все поуезжали, вспоминаю с очень теплым чувством. Все было хорошо организовано. Мы были панк-группой с государственной лицензией, и, хотя люди из Штази наблюдали за нами во время выступлений, у нас никогда не было никаких проблем. Уныние по поводу ГДР пришло позже, когда я осознал, что там по-настоящему происходило.
Playboy: Это произошло еще во времена ГДР?
Тилль: Конечно, были некоторые подозрения, что многое – ложь и обман. Словно продукцию целой фабрики взяли и выкинули псу под хвост. Там были особые программы занятости населения. Сегодня это называется ABM (Arbeitsbeschäftigungsmaßnahme - мероприятия по обеспечению занятости - прим. перев.).
Playboy: Вы скучаете по ГДР?
Тилль: Нет. Но отношения между людьми были более теплые. Кто сегодня встречается дома с друзьями? В прошлом паб закрывался в десять вечера, и после этого ты шел домой к друзьям. Тогда развивалось много близких соседских отношений. Сейчас это умерло.
Playboy: За вами когда-нибудь следили друзья по приказу Штази?
Тилль: А как же. Иногда обычные служащие, иногда – близкие люди. Это было шоком, но для меня существовала чёткая разница: кто угрожал моему существованию и образу жизни и кто доносил безвредную информацию. Еще одним фактором для разграничения была мотивация: кто хотел выслужиться и стать секретным сотрудником Штази и кто делал это только потому, что ему угрожало Штази.
Playboy: Вы за снос Berliner Palasts der Republik (Республиканский дворец Берлина - бывшая резиденция Штази - прим. перев.)?
Тилль: Против, я бы оставил его на месте. Мне это напоминает камень в почках. Его хранишь после операции как сувенир потому, что он был частью тебя, хоть и причинял боль.
Playboy: Где вы потратили ваши "приветственные деньги" в 1989 году (Приветственные деньги - выдавались один раз всем гражданам ГДР при посещении ФРГ после падения Стены, сумма составляла 100 ДМ - прим. перев.)?
Тилль: На границе около Любека. Я подошёл к магазину Edeka и купил себе сладостей, «мишек гами» (гами - резиновые игрушки, и Тиль купил именно медвежат – О.Б.) и йогуртов. Я сказал себе: буду есть, пока не лопну. Раньше, когда границы были закрыты, пакет со сладостями Haribo из валютного магазина надо было растягивать на весь год.
Playboy: Хотели бы Вы снова играть в небольших клубах?
Тилль: Нет, и я больше не хочу ездить на «Трабанте» (старая немецкая марка машины, равна нашему «Запорожцу» - О.Б.). Я наслаждаюсь автоматическими подъемниками стекол в машине, даже если в этом нет особой необходимости.
Playboy: Какой автомобиль Вы водите?
Тилль: Внедорожник, это очень практично, потому что я живу в деревне. Между Шверином и Висмаром. Это – моя родина. Абсолютная глушь. После десяти лет путешествий по всему миру для меня это самое лучшее место. Сейчас я не люблю оставаться в больших городах больше, чем на 3 дня.
Playboy: Город, в котором вы живете, большой?
Тилль: 12 домов. Возле моего домика есть маленький пруд для рыбалки, а из окна открывается прекрасный вид на заповедник с серыми цаплями. Фантастика.
Playboy: Будет ли Rammstein, как и «Роллинг Стоунз», ездить в турне в 60 лет?
Тилль: Я думаю, что мы остановимся раньше. Лично я хочу, чтобы последний концерт был на Берлинском Олимпийском Стадионе.
Playboy: В начале 2006 года группа берёт 6 месяцев перерыва. Чем Вы планируете заняться?
Тилль: Я отправлюсь с моей подругой в Коста-Рику, там мы купим автомобиль и будем путешествовать по Южной Америке. Мы прошли курс выживания в джунглях и теперь знаем, как добыть воду для питья из лиан и питаться лимонными муравьями.
Playboy: И как они на вкус?
Тилль: Здорово. Как лимонное печенье.
вот тебе цветы 
